Интервью с Ариной Мосягиной

На вопросы Ирины Макридовой отвечает Арина Мосягина (Arina Mossiaguine), одна из основателей и с 1999 по 2003 год бессменный директор и движущая сила стокгольмской Школы имени Софьи Ковалевской (Sonja Kovalevsky-skolan), так называемой «русской школы».

Несколько слов об Арине Мосягиной. Помимо родного русского, английского и шведского, Арина владеет еще и финским языком. За плечами у директора школы два университета – Петрозаводский и Стокгольмский, не считая многочисленных курсов. Арина – мать троих детей, один из которых уже закончил, а двое других все еще учатся в школе им. Софьи Ковалевской.

Ирина Макридова (ИМ): Здравствуйте Арина! Давайте начнем с истории создания школы. Как произошел переход от воскресных кружков в Jakobsberg в настоящую школу? Какие задачи ставились перед ней? Чем она должна была отличаться от обычных шведских коммунальных школ? Чем вы рассчитывали привлечь учащихся?

Арина Мосягина (АМ): Начиналось всё с платных занятий, куда русскоязычные дети собирались на дополнительные занятия в свободное время. Прежде всего, по математике, где недостатки шведского образования были очевидными. Потом присоединились русская литература и история. Это была частная инициатива родителей-энтузиастов, которые готовы были бороться не только за достойный уровень знаний своих детей, но и за их русский язык.

После анкетирования русскоязычных родителей стало ясным, что потребность в такой школе есть. Группа энтузиастов зарегистрировала свое объединение, и эта инициатива снизу требовала от нас продолжения. Не только кружков шахмат, математики, русского языка, литературы и музыки, но и настоящей школы. Ведь, как правило, второе поколение эмигрантов уже не знает родной язык.

Дети, родившиеся в Швеции и ходившие в шведский детский сад, общаются со своими сверстниками, даже русскоязычными, только по-шведски. Поэтому многие родители выбирают нашу школу в надежде вернуть детям родной русский язык. Это огромный труд. Если поговорить с нашими учителями русского языка, они расскажут о своей, поистине героической, борьбе за язык, которую им приходится вести. Мы преподаем русский два-три раза в неделю, в зависимости от класса, но сам факт существования нашей школы внушает надежду. Родители, которым в эмиграции удается сохранить русский язык своих детей, скорее исключение, чем правило. В нашей школе у детей есть возможность общения по-русски как со своими сверстниками, так и со взрослыми.

ИМ: Из каких средств финансируется школа, на что хватает государственных дотаций?

АМ: Государственных субсидий, то есть коммунальных средств, хватает только на выживание. Тем более что мы работаем с энтузиазмом и предлагаем нашим ученикам гораздо больше, чем обычные школы. Во-первых, у нас более плотное расписание, больше предметов, большее количество часов. Во-вторых, у нас после уроков есть кружки, которые мы тоже финансируем сами. В шведских школах почти не бывает того, что мы, выходцы из стран бывшего СССР, привыкли называть кружками. Здесь, если хочешь, чтоб твой ребенок рисовал – отдаешь в специальную художественную школу, или музыкальную, или танцевальную, или в спортивное общество – и за каждый из вариантов надо платить отдельно. В Швеции такого рода «внешкольная» деятельность вообще не имеет отношения к обычным коммунальным школам. Это, кстати, одно из преимуществ нашей школы. У нас есть кружок лепки (или скульптуры), шахматный, математический, кружок бальных танцев. Всё это после уроков, добровольно, дети выбирают сами, а родители платят только взнос, но он очень маленькие по сравнению с тем, во что это обходится нам. Родители платят 450 крон за полгода участия ребенка в кружке, но основная тяжесть финансирования кружков лежит на школе.

Мы организуем также математические олимпиады, шахматные турниры, а все это стоит денег.

ИМ: Сколько в школе учится детей, кто они, оправдано ли прозвище «русская школа»? Расскажите о динамике развития количества учащихся и учителей (если можно, отдельно по русскоязычным и шведскоязычным)?

АМ: Не совсем оправдано. Преподавание ведется на шведском языке, детей мы берем любых, т.е. мы не ищем специально русскоязычных детей или русские семьи.

Школа имени Софьи Ковалевской (Sonja Kovalevsky-skolan) основана в 1996 г. Как и во всех общеобразовательных школах страны в ней 9 классов. Профилирующие дисциплины: математика, шахматы и русский язык.

В нашей школе осуществляется модель двуязычных классов, которая уникальна для Швеции. Мы не разделяем детей, говорящих и не говорящих по-русски. Таким образом, детям не только легче научиться русскому языку, но и понять культуру друг друга. Обучение в школе ведется на шведском языке и поэтому мы принимаем всех желающих.

ИМ: Расскажите, как Вы относитесь к правилу не ставить отметки раньше 8-го класса?

АМ: У русских родителей уходит несколько лет на знакомство со шведской системой образования и на то, чтобы с ней хотя бы смириться. Многие мамы, которые приводят к нам своих детей, – это недавно прибывшие в Швецию русские жены шведских мужей. Они просто в шоке. Чем мотивировать детей, если нет отметок?
Мы пытается найти какой-то баланс, золотую середину. Да, официально нельзя ставить детям отметки до 8-го класса. Но мы вводим свою систему оценок. Она не обязательно должна быть выражена цифрами. К счастью, в последнее время в Швеции начинают понимать, насколько важно, чтобы информация о том, на каком уровне находится ребенок, доходила до родителей. И доходила раньше, чем в 15 лет, когда до выпуска остается всего 2 года и уже вряд ли что-то можно исправить. Так что мы вполне в русле последних дискуссий, поскольку мы изначально считали, что родители должны быть в курсе школьных дел своих детей. А в какой форме это делать: цифровой, устной или письменной – не так уж важно. В этом отношении мы много работаем с учителями.

ИМ: Чем ваша школа «заманивает» родителей? Ведь чем больше родители приведут вам учеников, тем больше будет денег в бюджете, поскольку на каждого ученика выплачивается коммуной «школьные деньги» независимо от того, в какой части города и в какой школе ребенок учится. В чем особенность вашей школы, ее привлекательность?

АМ: Если коротко, то углубленным изучением математики, шахмат, а также русского языка. Русский обязателен до 6 класса, а потом по желанию. Но уникальность школы останется непонятной, если я не скажу то, что в Швеции невозможно произнести вслух, до такой степени это политически не корректно. Наша школа делает ставку на интеллектуально одаренных детей. Это требует объяснения.
Идея создания такой школы возникла в связи и по результатам исследования рынка (насколько это слово применимо к такой области, как образование). Мы проводили анкетирование, опрашивая не одну только русскоязычную часть жителей Стокгольма. Это было в то время, когда я в Стокгольмском университете изучала проблему двуязычия детей.

Хотим мы того или нет, но мы неизбежно сравниваем школьное образование в одной стране с другими, известными нам примерами. И не только с советской, российской или другими странами восточной Европы. Шведская школа выглядит даже на фоне западной Европы, как школа очень гуманная или, если хотите, либеральная. Недавно (26 октября 2005) в крупнейшей газете страны «Dagens Nyheter» была опубликована большая статья, в которой анализировались «секреты» успехов финских школьников. Они заняли первые места в международных соревнованиях ПИЗА в 2000 и в 2003 г. (PISA: Programme for International Student Assessment). В статье констатируется, что в Финляндии зарплатa учителей такая же низкая, как в Швеции, но, в отличие от соседей-шведов, авторитет учителя традиционно очень высок. Финляндия не следовала быстро меняющейся педагогической «моде» и не реформировала школу в угоду ее капризам так часто, как Швеция. Финнам непонятно, почему вопрос о том, ставить отметки или нет, и с какого класса, отбирать сотовые телефоны на уроках или нет, должны решать политики, как это делается в Швеции. Финская школа намного более автономна, чем шведская, там эти вопросы решаются на месте.

По мнению финнов, либерализм шведской системы приводит к тому, что дети чувствуют себя лучше в школе, но мало чему в ней научаются. Хотя и в Финляндии «элитных» классов мало, а те, что есть, вызывают много споров. Там тоже стремятся создать равные возможности для всех детей, и разброс между лучшими и худшими результатами невелик. Кризис школьной системы, о котором много говорят и пишут в Швеции, похоже, обошел Финляндию стороной. Соседи выбрали другую модель в отличие от шведской, в которой очень мало задают на дом, а оценки ученикам начинают ставить только с 8-го класса – за два года до выпуска из обязательной девятилетки. Здесь почти не вызывают к доске – в большинстве случаев дети отвечают с места. Отвечать можно сидя, и также необязательно вставать с приходом в класс учителя. Все школьные реформы последних 30-ти лет, а их было немало, делали всё меньше упор на приобретение знаний и всё больше на получение учениками навыков, которые здесь принято называть «социальной компетентностью».

В последние годы стали поговаривать о том, что в Швеции забыли об основной задаче школы: получение знаний. Международные исследования показывают ухудшение результатов шведских подростков, возникла угроза потери конкурентоспособности шведских специалистов на европейском рынке, если… Если опять же – в который уже раз – ни реформировать школу, сориентировав ее больше всё-таки на самую главную задачу: знания. А на мой «русский взгляд» тем более было видно, что здесь есть чем заняться.


ИМ: Как воспринимают школу ученики-дети этнических шведов? Не возникают ли конфликты на языковой или национальной почве?

АМ: В Швеции очень хорошо научились помогать слабым, подтягивать отстающих, поддерживать тех, кто нуждается в дополнительных занятиях и усилиях. А вот известная фраза: «Алло, мы ищем таланты», - понятна шведам только в спорте и в шоу-бизнесе. Талантливыми, одаренными детьми тут, похоже, не занимаются вовсе. Политическая атмосфера в Швеции такова, принципы равенства настолько сильны, что еще до недавнего времени слово «элитный» или «элитарный» были если не прямо ругательными, то явно негативными. Элитными могут быть только спортсмены. Или военные подразделения.

Произнести вслух, что мы собираемся делать ставку на одаренных детей, проявляющих способности к математике – это шло до такой степени вразрез с общей обстановкой в стране, что мы не могли позволить себе «угробить» идею школы в зародыше. Выделять, выбирать из общей массы детей тех, кто хочет и может учить, в нашем случае математику, быстро и углубленно – это политически некорректно. Кроме спорта, еще, пожалуй, в балетные и музыкальные школы идет отбор. Но не более. Все остальные – равны.

В Швеции считают, и я разделяю эти взгляды, что каждый ребенок, каждый индивидуум обладает самоценностью, достоинством личности и его дóлжно принимать таким, каков он есть. А ведь у нас не только дети были мотивированы к изучению математики по усложненной программе, но и родители - энтузиасты. При этом мы не могли и заикнуться о подобной направленности школы, иначе ее сразу бы «обозвали» элитной. Только года три назад слова «элитарное образование» стали употребляться в Швеции не только, как раньше, в резко отрицательном смысле. Я помню, когда я на курсах для директоров школ пыталась описать свою идею такой школы, на меня смотрели, как на «врага народа», и принимали в штыки все мои аргументы. А ведь при этом элитарное образование в Швеции все-таки существует, но существует оно – открыто - только в спорте. Неявно, скрываясь под «двойной моралью», то есть, попросту лицемеря, существуют элитарные школы музыки и балета. То есть, официально они все равно не могут делать отбор, проводить вступительные экзамены, но на это смотрят сквозь пальцы. Официально же в таких школах могут учиться все.
Что касается интеллектуальных занятий, типа математики, то с таким профилем наша школа – первая и единственная, а борьбу нам приходится вести и по сей день.

ИМ: Как же вам удалось создать такое политически не корректное явление?

АМ: Выручило нас то, что наше образование признал один из самых престижных
вузов Швеции, Королевский Политехнический Университет (KTH: Kungliga Tekniska Högskola), под крылышко которого мы теперь и переехали. Поддержал нас и Стокгольмский университет, вплоть до письменного заявления ректора.
Любопытно, что вместе с нами на территорию Политехнического кампуса стали переселяться и Высшая Оперная школа, и Внешнеполитический Институт, и Высшая Школа Танца, и Высшая Школа Шведской Обороны, и Архитектурный вуз. То есть представители технических и естественных наук существуют теперь бок о бок с гуманитариями, и все мы надеемся, что это приведет к взаимному обогащению. «Живой кампус» - место встречи нескольких вузов разных профилей – такой эксперимент по «перекрестному опылению» проводится впервые.

ИМ: Ваша математическая школа станет «кузницей кадров» для одного из самых престижных вузов Швеции, в котором, кстати говоря, математику нередко преподают приглашенные из России профессора и жалуются при этом на низкий уровень подготовки первокурсников?

АМ: Хотелось бы… Весной 2005 г. был создан Совет кампуса и мы в нем – единственная средняя школа. Все остальные – вузы. Это случается впервые в истории Швеции. Да и в остальном мире такое явление встречается довольно редко. Я знаю подобные примеры в Австралии, в Израиле – когда средняя школа находится на территории университета, составляя с ним одно целое. И других средних школ на территории кампуса больше не будет – так и было заявлено. Мы подходим этому конгломерату вузов всем – и названием, т.е. именем Софьи Ковалевской, первой женщины-профессора математики, и направленностью школы, которая лежит в русле создания кампуса. Здесь собираются обучать не просто специалистов в той или иной области, а «поставлять», если хотите, или даже «производить» таких специалистов, которые будут находиться на самом передовом фронте в своей области. Авангард. Получается, что мы вписываемся в идею предоставления элитарного образования. Хотя звучит это не совсем «политически корректно», громко кричать об этом в Швеции, в отличие от Америки, не принято…

ИМ: Были ли у школы спонсоры и верно ли, что основными средствами поддержания школы были коммунальные отчисления на учащихся?

АМ: Мы просим деньги у частных фондов. Например, Фонд Веры Сагер уже несколько лет финансирует призы им. Сони Ковалевской, которые мы вручаем победителям конкурсов.

Это ежегодный приз лучшему в математике школьнику. В каждом классе лауреатами становятся одна девочка и один мальчик. Призовая сумма растет с возрастом детей. В первом классе в конце учебного года дети получают денежную премию – по 100 крон, во втором классе – по 200, а к выпускному, 9-му классу, размер премии достигает 900 крон. Эти деньги нам дает Фонд Веры Сагер. Не автоматически, конечно. Каждый год мы пишет просьбу-ходатайство, правление Фонда рассматривает наше заявление и принимает решение – дать или не давать. Так что стабильных источников финансирования нет. Их надо постоянно искать. Когда-то концерн Эрикссон подарил нам свои подержанные компьютеры, мебель конторскую мы от них получили. Вот такие отдельные подачки с разных сторон. Просили денег и у Евросоюза на проведение партнерских проектов, и нам действительно оплатили поездки. Так, за счет ЕС, мы побывали в Берлине, в Санкт-Петербурге и в Риге, посетили там шахматные школы.

ИМ: Как распределяются бюджетные средства?

АМ: Обычно около 60 % бюджета отнимает аренда школьного помещения. У нас же наоборот: помещение «съедает» около 20 % бюджета, а более 75 % его - это зарплаты учителей. Именно учителей, потому что административный аппарат у нас маленький. Классы у нас небольшие, поскольку мы стараемся сделать обучение как можно более индивидуальным. Профилирующие предметы: языки, математику и шахматы преподаем в маленьких группах. Поэтому на 130 учеников у нас приходится около 30-ти учителей. Не все работают на полную ставку, естественно. Штатных единиц, то есть ставок - 25. Если сравнить с обычной шведской школой, то у нас в два раза больше учителей.

ИМ: А как с делением на мальчиков и девочек?

АМ: Среди учеников – 75 % мальчиков, а среди преподавателей - женщин намного больше, чем мужчин.

ИМ: Расскажите об учителях, работающих в школе. Кого из учителей Вы бы назвали основным костяком педагогического состава, ради кого родители зачастую возят своих детей в вашу школу с другого конца Стокгольма?

АМ: Как и среди учащихся, русскоязычных педагогов примерно 50 %. Мы набираем учителей по принципу их профессиональной компетентности. Родной русский язык требуется только для преподавателей русского языка. Никакого квотирования у нас нет. Шведские учителя преподают шведский язык и предметы цикла «социальная ориентация»: географию, историю, обществоведение и религиоведение.

Что касается учителей-предметников, то они, как правило, выходцы из бывшего Советского Союза. Только среди них мы смогли найти специалистов самого высокого класса – математиков, физиков, например. У нас есть возможность выбирать. Поэтому все предметники у нас русскоязычные, учительница рисования – эстонка. Мой шестилетний опыт работы директором школы, в том числе и по найму учителей, показывает, что именно среди наших соотечественников можно найти действительно глубокие знания своего предмета. Ведь помимо фундаментального образования на родине, всем им пришлось в Швеции пройти через самые разные квалификационные курсы и комиссии, чтобы доказать свою компетентность, подтвердить свои дипломы и получить право на преподавание хотя бы в средней школе. Это – действительно «сливки»!

ИМ: Естественный вывод из всего вышесказанного, что в Вашу школу повели своих детей те родители, которые были недовольны тем уровнем знаний, который дает обычная шведская школа. Ведь отдать ребенка в любую другую школу, кроме ближайшей, в которую он может пойти сам, пешком, не переходя, быть может, через дорогу – это значит взвалить на свои плечи дополнительные проблемы. Даже если за учебу в вашей школе родителям не надо платить, тем не менее: ребенка надо возить на другой конец города, надо забирать оттуда, надо следить за тем, делает ли он уроки. Ребенок может чувствовать себя ущербным, не таким как все – другим детям во дворе не надо делать уроки, а ему надо. Они уже бегают возле дома, а он еще только едет на метро или в автобусе.

АМ: Это верно. Младших детей действительно привозят и забирают, но примерно с 3 класса они уже ездят сами. У нас тут метро близко. Конечно, это – дополнительные проблемы и добавочные расходы и надо быть по-настоящему недовольным шведской школой, чтобы их на себя взвалить. С другой стороны, мне не совсем понятно, почему приток учеников не так велик, как хотелось бы. То ли процент недовольных не так уж велик, то ли выбор независимых школ очень широк, то ли мы просто плохо себя рекламируем…

ИМ: Что бы Вы хотели изменить и улучшить в будущей школе?

АМ: Прежде всего – развивать современные технологии. Хотя у нас есть компьютеры, но их недостаточно. Мы в этом отношении очень бедные, поскольку все эти годы вкладывали средства в «живое» обучение, в учителей, в уменьшение классов, поэтому у нас никогда не было возможности покупать дорогие компьютеры. Да и мало купить саму аппаратуру, надо ведь, чтоб и учителя прошли переобучение, научились работать с этими компьютерами. Так что, во-вторых, не хватает денег. Надо ведь не только учить учителей, но и покупать программы. Их установка тоже стоит немало, ведь мы не хотим поставить компьютеры, с которыми дети будут просто играть. Все это надо продумать. Мы ведем переговоры с Техническим Университетом о совместном проекте, где и для них есть интерес – посмотреть, как дети обучаются в условиях современных технологий, чтобы дальше распространить этот опыт в другие школы. И нам польза - поучиться у Технического Университета тому, какие вообще есть возможности в этой области.

Международные исследования показывают, что шведы не умеют работать с компьютерами, не смотря на то, что здесь очень высока плотность компьютеров на душу населения. Многие имеют компьютеры дома, да и в школах они есть, но в отношении умения ими пользоваться Швеция отстает – парадоксально, но это так. Так что на наш совместный проект с Техническим Университетом мы ищем спонсоров. Беседовали с банком о выдаче кредитов, будем искать еще, идеи есть…

Темы на форуме "Шведской Пальмы":

Где найти в Стокгольме русскую школу?

Школа Софьи Ковалевской в Стокгольме - интересно пообщаться с теми, кто сталкивался с этим.